Содержание:
20 мая народному артисту России Алексею Гуськову исполняется 65 лет. При всем своем бескрайнем обаянии и внешней открытости у Алексея Гуськова репутация жесткого и закрытого человека.
Алексей Гуськов.
Он искусно избегает излишнего внимания к собственной персоне, с журналистами обычно ведет себя как герой русской народной сказки — колобок. А если уж дает интервью, не любит ворошить прошлое, комментировать личную жизнь.
На вопрос о жесткости, с улыбкой уточняет: «Я не жесткий, скорее, гневливый. Чего-то действительно уже с годами не прощаю… Не люблю бестактность, необоснованные претензии, глупость не по чину.
Не люблю выяснять отношения, потому что считаю: людей переделывать – дело бессмысленное».
Словом, очень он непростой, заковыристый, но при этом притягивающий зрителей какой-то невероятной магией. Предлагаю интервью Алексея Гуськова 2008 года.
Алексей Гуськов.
КАРАТЕ И ПОЛНЫЙ ОТКАЗ ОТ АЛКОГОЛЯ
— Алексей, про вас рассказывают просто невероятные истории… Якобы вы подрались в театре на премьере.
— Была премьера спектакля по Чехову «Скрипка Ротшильда» в постановке Камы Гинкаса. Сложная режиссура, на сцене Валера Баринов и Игорь Ясулович вводили зрителя в тончайшую систему координат.
И делали это блестяще – я смотрел, открыв рот, и как артист, понимал, насколько трудно моим коллегам и товарищам. И какая-то пьянь сидела в трех рядах от меня и громко комментировала происходящее.
А вокруг были одни женщины. Я встал и попытался это пьяное хамло по-тихому вывести из зала, а «оно» — под сто с лишним килограммов. А дальше я разнервничался совсем и применил… недозволенные приемы.
— Вы правда — владеете контактным карате? — Я раньше занимался — сбрасывал дурную энергию. Но уже давно в зал не хожу – там же спарринги, полный контакт! А в меня попадают и… больно (Смеется.)
Молодые, они жестокие — ставят тебя на место. Но форму поддерживаю. У меня же два сына и ничего лучше собственного примера не может быть. Из этой же серии мое расставание с алкоголем — полный отказ от возлияний! Даже дома не держим.
— С чем это связано? — С взрослением старшего сына. Признаюсь, мы нелегко пережили его так называемый переходный возраст. А как ему еще объяснишь, что такое хорошо, что такое плохо.
Только собственным примером! И — побольше общаться. Он ведь – «дитя перестройки», 1989 года рождения. А что он видел хорошего в пять лет?
Папу, который носился как угорелый, и даже молоко не мог купить – давал денежки на кассу, чтобы оставили, потому что очереди по сто человек?! И мама – рюкзачок на плечи и под два театра две коляски.
А потом недостаток родительского тепла так стал аукаться в 13 лет, что я испугался. Нет контакта! Мы с Лидой сразу остановили все съемки, бросили все и поехали все вместе в Ялту на целый месяц.
Я с ним обошел все дискотеки, переслушал весь рэп и сам разве что брейк-данс на голове не крутил. А потом потихонечку, в машине, я поставил ему мою любимую арию Бизе «Кармен».
Он аж застыл от изумления: «А что это?» Говорю: «Это меццо сопрано, сынок! Тоже ведь и такое бывает».
— Помогло? — Мы дружим. Проблемы всегда есть, но… я всем родителям это советую: если не можете найти общего языка или пятнадцать раз повторяете одну просьбу, — пошлите своему ребенку sms. И сразу увидите, как все переменится.
С сыновьями Димой и Володей.
— Вас тоже родители воспитывали собственным примером? — Папа, военный летчик, погиб, когда мне было семь лет.
Но у меня никогда не было ощущения неполноценной семьи — вероятно, ранняя потеря отца нас сплотила так всех вместе.
У нас всегда были семейные обеды, мы всегда отмечали праздники. Часто ездили в Архангельск. Я ведь по корням помор — там жили родители и папы, и мамы.
Не так давно был на архангельском фестивале «Сполохи» и в музее нашёл свою родословную, составленную по крестильным и венчальным книгам.
— Что-нибудь интересное удалось «раскопать»? — Интересно уже то, что меня «вычислили» аж до 17 столетия. Абсолютно крестьянский род незамысловатый. Жили на севере, рыбу ловили.
— Пока не появился в роду актер – Алексей Гуськов? — Да нет, пока революция не «бахнула». Знаю, что один прадед был в «белом» движении, другой – один из первых большевиков.
Алеша с отцом.
КАРЬЕРУ СЕКРЕТНОГО ИНЖЕНЕРА ИСПОРТИЛ… ТЕАТР
— Вы как-то признались, что в детстве абсолютно ничего не предвещало грядущей актерской карьеры. Неужели?
— Чистейшая правда! У меня было обычное советское образование – Дворец пионеров с массой кружков, дома – доставшееся мне в наследство старенькое пианино, к которому меня мама приобщала, приобщала, а я всеми хитростями отлынивал. И двор.
Я был семейно-структурированный раздолбай. То есть в семье был абсолютно нормальный – помогал, делал все по дому, пока мама вкалывала на двух работах.
А вот уж на улице я, конечно, вырывался из этих рамок – куда-то же надо было девать ураганы юношеской энергии.
Мальчишкой бегал в футбольную школу, потом за компанию с ребятами тягал штангу, забрасывал мячи в баскетбольную корзину, занимался академической греблей. В школе ведь всё за компанию делается. И первый портвейн, и первая сигарета…
А вот слово «фактура» применительно к себе я впервые услышал в девятом классе от учительницы математики — она была очень театральный человек.
Я тогда еще подумал: «Что это такое – «фактура?» И благополучно забыл, пока не приехал из Киева в Москву.
— А что такое «фактура»? — Это данные, полученные от папы с мамой — рост, лицо, то есть внешность… и, наверное, память. А память у меня, как позже выяснилось, почти феноменальная.
Я обнаружил это в себе случайно – когда поступал в Бауманский институт. На одном из экзаменов закрыл глаза – «увидел» страницу, и все с нее «списал».
Толстеннейший учебник на пятьсот страниц, весь испещренный формулами, я по памяти «воспроизводил» один к одному.
Преподаватель был в шоке: «Этого не может быть! Куда ты его спрятал?» Теперь это и в актерстве меня выручает: в критической ситуации я не «борюсь» с текстом. Посмотрю на лист — и могу идти в кадр.
— Какого ученого потеряла наша оборонка… «Боевые части ракет» — кажется, так ваша «секретная» специальность в Бауманке называлась?
— Да, мог бы стать инженером-механиком «БЧР». Суперсекретным! (Смеется.) Но я не доучился. И, тем не менее, эти четыре года были самые великолепные годы студенчества, потому что в театральном вузе оно иное.
Алексей Гуськов в юности.
— Я где-то прочитал, что «юный провинциал» развлекался тем, что флаги с зарубежных посольств снимал. Было такое?
— Поскольку наше общежитие было в центре, то мы регулярно попадали на всякие культурные мероприятия.
И да, бывало, когда наша сборная по хоккею выигрывала, мы в эйфории стаскивали флаги с посольства. Молодые же, глупые.
Внутренний тупой восторг хрюкающий… Попадали в милицию, но нас отпускали, потому что мы орали «Интернационал». Никакого там в помине не было диссидентства или протеста.
— А как в вашей жизни появилась Школа-студия МХАТ? — Основная причина моего ухода в театральный – это то, что в Москве я стал регулярно ходить в театр, и он меня ошеломил.
Еще, наверное, сработало слово «фактура», которое я запомнил… Я не был «билетным мафиози», как многие студенты МВТУ, МИФИ, МАИ, МФТИ, но у меня была возможность попасть на Высоцкого на Таганку, на Эфроса…
А какие спектакли ставили Захаров, Фокин, Морозов! Сейчас это кажется невероятным, а тогда перед «Женитьбой» конная милиция оцепляла Малую Бронную, охраняя входы-выходы, люди давились.
Мы проникали в зрительный зал через буфет… Но окончательно меня «добил» режиссер Анатолий Васильев, на репетиции которого я попал.
— Расскажите. — Васильев репетировал в театре имени Станиславского «Вассу Железнову», и все говорили про него «это гений, это гений». Мы и напросились – посмотреть.
Я наблюдал с балкона и был, конечно, потрясен! Как у Булгакова в «Театральном романе»: «зеркало сцены, тёмный проём, и я туда просто упал»… Потом я ходил на его же «Серсо» с Алексеем Петренко в главной роли…
— В одной из публикаций именно Петренко назван вашим «крестным театральным отцом». Или это актерская байка?
— (Улыбается.) С одной стороны – байка, а с другой – быль, потому что после «Серсо» я посмотрел его «Агонию», «Двадцать дней без войны» и был под огромным впечатлением.
Я как-то поздравлял Петренко с Новым годом и сказал, что он сильно повлиял на моё решение стать актёром.
А в ответ услышал: «Прости, тёзка, за то, что я испортил тебе жизнь». Но, повторюсь, самым большим потрясением для меня были не спектакли, а именно репетиции Васильева.
Со своим педагогом Школы-студии МХАТ Е. Евстигнеевым.
«ДЕНЬГИ ПАХНУТ»
— Ваша первая картина – «Личное дело судьи Ивановой». Кинодебют в 27 лет – не поздновато ли?
— Это был естественный процесс. Я ведь поступил в школу-студию МХАТа – в 21, закончил в 25. Распределился в театр.
Фильмов и, тем более, сериалов не плодилось как сейчас, это было штучное производство, долгое. Поэтому… все нормально.
Потом уже, лет в 29, я сообразил, что я еще не старший брат героя, а уже не герой. То есть попал в промежуток, не туда, ни сюда, где-то между. Но как-то выкарабкался же?
А с фильмом «Личное дело судьи Ивановой» вышла занятная история. Там в главной роли – Наталья Гундарева, её мужа играл Сергей Шакуров, разлучницу — Марина Зудина.
На роль парня, влюблённого в неё, Илья Абрамович Фрэз пригласил меня. Помню, должны были снимать эпизод, когда девушка моя уезжает, а я, провожая её, бегу за поездом.
Я выучил роль, пришёл на Киевский вокзал в десять часов утра и… никого не увидел. В одиннадцать пришёл режиссёр. В двенадцать — оператор.
Он очень удивился: «Что так рано? Тебе за поездом бежать, а он только в четыре часа отойдёт». В два часа у меня заболела голова, потому что я всё время повторял текст. В три — обнаружил спящего Шакурова.
Я его растолкал и осторожно спросил: «Не повторить ли нам текст?» Он пробурчал: «Потом», — и снова уснул. Я был поражён, что он спит, но, когда раздалась команда «Мотор!», он сделал всё блестяще.
В фильме «Волкодав», 1991 год
— Выходит, дебютировали в роли героя-любовника. Как же тогда вдруг стали «волкодавом», то есть угодили в «чисто бандитское» амплуа?
— (Смеется.) «Стрелялки-пулялки», «убегало-догонялово»… Тогда, в середине 1990-х, кино благополучно загибалось, поэтому предлагали однотипные роли.
А как у нас обычно? Актёра ставят на поток и штампуют, штампуют. И чтобы этому противостоять, надо иметь мозги, мужество — я уж не знаю что, но от однотипного надо отказываться!
А если нет, то уже через три года ты сам не соображаешь, кто ты такой, — и играешь одну роль — себя.
— Трудное дело – доказывать себе и режиссерам, что ты «разный»? — Вы про самолюбие?
— И про то, что «не буду больше сниматься в однотипных ролях». — Один из моих педагогов — Евгений Александрович Евстигнеев — говорил:
«Никогда не играй для девятьсот человек в зале – играй для десяти. Пусть те – остальные — подтягиваются». Вероятно, это отсюда.
И оттого, что… ну я не та «лошадь, что начала с галопа», поэтому не было такого потока и усталости. «Актер богат актерскими видениями» — написано у Михаила Чехова. А я расшифровываю дальше – «и фантазиями».
Мое продюсерство выросло вот из этих моих неких «мечт», из неудовлетворенностей. Мне всегда казалось, что во мне гораздо больше, чем я исполняю, и многое даже не пробовано.
И надо попробовать. Только из-за этого я раз семь театры менял, и я об этом говорю с горечью. Сидеть – ничего не высидишь, только штаны протрешь.
— А кино спасает, если нет серьезных ролей в театре? — Спасает, и я кино обожаю. Я в кино, наверное, больше понимаю, чем в театре.
В фильме «Отец», 2007 год
— Поправьте если не так. В понятии человека, далекого от кухни кино, продюсер – это делец, вкладывающий сто рублей с тем, чтобы заработать миллион…
— Да перестаньте, что вы! Я бы был счастлив, если бы заработал ряд миллионов – я бы их тут же потратил в следующие проекты. Тем более, что идеи есть всегда, а ряд миллионов – отсутствует.
Это на Западе продюсер может вложить свои личные средства в фильм и при удачном стечении обстоятельств вернуть их сторицей. А у меня таких денег нет.
Скажу вам больше: мне гораздо выгоднее существовать артистом — как артист я куда больше зарабатываю. Но я хожу по инстанциям и к богатым людям, сижу в приемных, кого-то уговариваю…
Иногда уговорить удается, и тогда появляются фильмы «Граница. Таежный роман», «Мусорщик», «Охота на Изюбря», «Рагин», «Отец». Но никто никогда ничего не даст просто так. Надо крутиться.
В фильме «Граница. Таежный роман», 2000-й год
— Для продюсера Алексея Гуськова важно на чьи и какие деньги снимать кино? — Очень важно. Деньги же пахнут! Были случаи, когда от предложений нужно было отказываться…
Мое продюсерство началось с того, что лет 15 назад два моих приятеля, один, кстати, из Бауманского, сказали: «Открой счёт, мы тебе денег на кино дадим».
Мы с Серёжей Зерновым, моим партнёром по Пушкинскому театру, открыли счёт и на эти деньги сделали фильм «Дорога в рай», взявший, между прочим, приз ФИПРЕССИ (международный федерации кинопрессы) на XI Венецианском фестивале.
А потом к нам пришли «приглаженные» ребята, заявив, что наша продукция принадлежит им. Пришлось разбираться с пацанами. Урок на всю жизнь! Бывало, что и семью прятал – угрожали-то нереально.
И так это потрясло, что четыре года к художественному кино я вообще не обращался, пока меня не реанимировал Георгий Шенгелия, которому очень благодарен за приглашение в картину «Классик».
В фильме «Классик», 1998 год
«Я — РОЖДЕННЫЙ В СССР»
— Если бы не «Классик», могло бы так случиться, что Алексей Гуськов ушел из профессии? — Были мысли всякие – и даже бизнесом заняться. Но – нет! А потом — что значит «уйти из профессии»?
Меня же не к стенке ставили. А задавать себе вопросы: мое ли это – обычное дело для актера. А дальше ты сталкиваешься с хорошим режиссером, с изумительным материалом, с блестящими партнерами, оператором.
И понимаешь, что ты просто себя обманывал… (Смеется.) Обманывал! А на самом деле никуда уходить и не собирался.
— Скажите честно: вы сами-то знаете, какое кино нужно снимать, чтобы и на века, и чтобы уложить «на лопатки» Канны?
— Во-первых, надо отделить Канны от зрителя, потому что это две совершенно разные аудитории и цели-задачи у них абсолютно разные. А во-вторых, на этот вопрос ни один продюсер не возьмется отвечать.
Если для зрителя, то предполагаемо, что это, конечно же, должна быть очень национально-патриотическая картина, в основе которой обязательно должна быть зрелищная история. Тогда будет успех обеспечен, о чем говорят та же «9 рота», «Турецкий гамбит»…
— На сегодняшний день какую свою картину считаете самой значимой? — Если как продюсер, то анимационный фильм «Незнайка на Луне», которым горжусь, потому что долгое время ничего подобного в России для детей не делалось.
Что последние 15 лет смотрели по телевизору наши дети? Сплошные черепашки-ниндзя, джых, бух, бах…
— А как актер? — Я, например, назову такое кино, как «Жертва для императора». Мало, наверное, кто его видел. Это Куприн, 1905-й год, и вот сейчас держитесь за стул — я там играл японского резидента.
История вообще занятная. Я приехал в Питер на пробы, естественно, русского контрразведчика.
Наклеили мне усы, волосы так, сяк зачесали, массу отщелкали фотопроб, а на прощание, что называется, мы с режиссером на память снялись.
Я уехал, а Роза Орынбасарова (она-то и была режиссером картины) отправилась в японское консульство показывать снимки.
Никто там не понравился из казахских актеров, а в основном они и пробовались на резидента — ну, понятно, монголоидный тип лица…
И вдруг консул случайно увидел нашу совместную с Розой карточку, тут же показывает на меня: «Вот это и есть резидент, полковник японского генерального штаба».
Достал альбом огромный, говорит: «Вот, смотрите – лица». И лица, действительно, были либо такие вот огурцеподобно вытянутые, как у меня, либо четко выраженный скуластый, этакий китайский тип.
Вот, таким образом, есть у меня подобное кино, я его с удовольствием вспоминаю и люблю.
— Еще какие киноленты вам дороги? — Все ведь зависит от тех людей, с кем ты встречаешься в начале пути, а мне очень везло. Косвенно ли, впрямую ли – не важно.
Та же «Жертва для императора» была большим счастьем для меня, потому что имела отношение к мастерской Алексея Юрьевича Германа.
Уже то, что я с Германом чуть-чуть соприкоснулся – это большая удача, а ведь он – гений, чего говорить.
Не иначе как счастьем назову то, что дальше в моей жизни появились Митта Александр Наумович, Фрид Валерий Семенович – обязательно эти фамилии напишите.
Также как и многие из моего поколения – уже упомянутый Георгий Шенгелия, Абай Карпыков, Бахтиер Худойназаров… А география какая!
Есть такой альбом у Шевчука «Рожденный в СССР». Так вот и я – рожденный в СССР, и ничего плохого в этом нет.
Поэтому я и сейчас любому скинхеду башку прошибу, если он тронет какого-нибудь таджикского ребенка.
— Вы это серьезно? — На полном серьезе! Потому что не существует в современном мире братства по крови, и его, наверное, никогда не существовало. Есть братство по духу. По духу!
Все остальное – ерунда. Как жлобье есть среди нашей нации, так есть жлобье и «зверьки» среди любой азиатской нации.
К сожалению, сейчас мир переходит уже в войны религиозные, что уж совсем вне правил. А фанатизм – это страшная штука.
В фильме «Мусорщик», 2001 год. Любопытно, что А. Гуськов и О. Судзиловская родились в один день — 20 мая
ОТ ПОКЛОННИЦ СПАСЛА ЖЕНА
— По каким правилам живет Алексей Гуськов? — Я думаю, по тем, что давно уже написано – две тысячи лет назад в «Библии».
Поэтому и у меня законы — общечеловеческие, библейские. А все равно не преступать невозможно…
— Какой соблазн самый страшный для вас? — Все!
— Вот вы «новое русское кино девяностых» назвали «убегало-догоняловом». А я только что прочитал в интернете откровения типа «балдею от мерзавца Гуськова в «Волкодаве» и «Диком пляже». «Обожаю», «умираю», «хочу»…
— Правда? А я этого не читал. И врать не буду – мне это приятно. Если у меня есть своя аудитория, значит, я произвожу такой восторг…
— А какие у вас отношения с поклонницами? К примеру, Михаил Боярский рассказывал, что после «Трех мушкетеров» его так доставали, что он вынужден был применить грубую мужскую силу…
— Нет, у меня такого не было. Я же понимаю, что у этих девочек-старлеточек есть интерес к некому потенциальному образу мужчины героя.
Но я очень быстро сориентировался, и как только появился бурный интерес к моей персоне, я сразу выставил заслон — жену! То есть всем дал понять, что я пацан семейный.
И все схлынуло мгновенно. А то, что узнают на улицах, улыбаются, автографы просят – это ж хорошо. Мне никогда не хамят, поэтому не велика проблема…
Знаете, я был в Венеции в 1994-м году на фестивале. И на моих глазах приехал Шварценеггер. Десять человек охраны, лимузин, ну все как положено. Ему надо было пройти в зал.
Но невероятно огромная толпа вмиг окружила его. И он стоял 40 минут и всем раздавал автографы.
Вот это было для меня, конечно, откровение… Надо же понимать, что поклонники – часть профессии. И не самая худшая, кстати.
А. Гуськов и Л. Вележева.
— У вас семейный стаж – более 20 лет. Если честно, по холостяцким временам тоскуете?
— Да так давно это было, что – честно – не помню. Мне всегда комфортно было – сначала вдвоем с Лидой, теперь вчетвером…
А есть еще дочка старшая от первого брака – Наташа, с которой мы тоже дружим, она даже посвящает меня в свои тайны.
— Лидия Вележева — не только известная актриса, а еще и красавица. Наверное, это тяжелая мужская ноша – ходить вокруг нее, образно говоря, с берданкой, охранять, никого не подпуская на пушечный выстрел?
— Не знаю, есть ли в этом смысл?! Свинья грязь найдет. Тут важны договоренности. Мы с Лидой из таких семей, где мораль, нравственные ценности – не пустой звук.
Мы никогда друг друга не проверяли, не следили – мы доверяем. Иначе нет смысла жить вместе.
— Кстати, ваша супруга как-то призналась, что из-за нее вы можете разорвать на части хоть Майка Тайсона…
— (Смеется.) Ну нет, не так она говорила… Мы раньше жили в темном районе Москвы и пару раз – да — приставали к нам какие-то парни. А в критические моменты я реагирую быстро, говорю:
«Пацаны, прежде чем сейчас начать махать руками, вы подумайте. Потому что одного или двух из вас я просто убью!» Самое удивительное, что действует и на этом все заканчивается.
— Роман был красивый? — Я свою мадам впервые увидел по телевизору — в фильме «Государственная граница», где Лида снялась в 14 лет.
Вот ведь еще совпадение: ее первый фильм назывался «Государственная граница», а мой, громкий и удачный, — «Граница. Таежный роман».
(Смеется.) Видите, как много для нас обоих кино про границу значит?! Увидел, и так мне эта девочка понравилась…
А потом, я уже работал в Москве в театре «Детектив», мне звонит руководитель Василий Борисович Ливанов: «У тебя новая партнерша». Всю репетицию меня не оставляло ощущение, что я свою новую партнершу где-то видел.
И только уж потом, когда роман закрутился, я сообразил. Оказалось, что она и родом из Киева, и жили мы по соседству… А роман был бурный.
— Я слышал какую-то историю, которая ему предшествовала, связанную… — Со спичками? Все так и было. «Спичечная любовь» — можно так и написать.
Я попросил у Лиды спички, чтобы прикурить, и не вернул. Она до сих пор считает, что я это сделал специально – «клеился». Я же не отдал по обычной шофёрской привычке. Вот вам и женская логика.
А. Гуськов и Л. Вележева.
— Если бы у вас было немножко свободного времени, на что бы вы его потратили? — Все на то же и ни на что другое. Все ноют, как они устали и что безумно хотят отдохнуть. И я также ною.
Но когда уезжаю куда-то на отдых, я совершенно разваливаюсь на огромное количество частичек. Я без работы болею.
Значит, я, наверное, трудоголик, и надо смириться с тем, что, видимо, помру на бегу и в этом моя судьба. Мне это нравится.
К счастью, пока у меня есть возможность делать то, что у меня вызывает интерес, влюбляться в идею и людей, которые её осуществляют. Потому что как только это уйдет, — все, ставь точку на профессии.
— Значит, когда я вам в течение нескольких месяцев звонил, а вы то «летите», то «на репетиции», то «обсуждаете сценарий», вы действительно…
— (Перебивает.) Ну иногда я просто вру… Потому что, бывает, мне нужно спрятаться. Ведь чем больше меня узнают на улице, тем меньше я могу побыть с самим собой. А хочется подумать, почитать, просто полениться.
«О, Дельвиг, ты достиг такого ленью, чего другой трудом не достигал!» В остановке безумного бега тоже ведь есть некое возвышение и озарение. А дел действительно достаточно много.
И сценариями занимаюсь — их аж пять, и все готовятся для производства на «Студии «Ф.А.Ф.», где я генеральный продюсер. А это долгий процесс.
Как моя практика показала, от задумки до воплощения замысла проходит три-четыре года. А успешен он или провален – становится понятно только в зрительном зале на премьере.
— Неужели в вашей жизни нет места побочным увлечениям, тайным и необычным хобби? А то вон, например, знаменитый Макс фон Зюдов, говорят, разводит ослов…
— Может, и я бы ослов разводил, но нет возможности. У меня даже дачи нет. На нее ведь тоже нужно много времени потратить. А мне его жалко.
А. Гуськов со своими студентами в Школе-студии МХАТ.
