Содержание:
16 апреля любимчику режиссеров и зрителей народному артисту России Сергею Никоненко исполнилось 82! С Сергеем Никоненко я познакомился благодаря Сергею Есенину.
Сергей Петрович так долго под разными предлогами увиливал от интервью, переносил или откладывал встречу, что пришлось сыграть на его давней любви к поэту.
Зная, что он — директор Есенинского Культурного Центра на Арбате и страстный собиратель реликвий, связанных с «главным хулиганом советской России», я пообещал подарить ему редкую книгу «13 уголовных дел Сергея Есенина».
Заодно похвастался, что дружил с ее автором — полковником МВД Эдуардом Александровичем Хлысталовым, и сам редактировал эту рукопись в далеком 1991 году.
— Эта замечательная книжка у меня есть! – мгновенно отреагировал Никоненко. В его голосе впервые прорезался нескрываемый интерес. – Так что пора встречаться. Приезжайте завтра в Дом кино. Публикую самые яркие фрагменты интервью Сергея Никоненко 2014 года.
Молодой Сергей Никоненко в роли Сергея Есенина в фильме «Пой песню, поэт», 1971 год
«ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ» ГОВОРУХИНА
— Сергей Петрович, многие вас называют «счастливчиком». А сами-то считаете себя человеком фартовым?
— Конечно, отчасти с этим можно согласиться. Хотя экстрима в моей жизни хватало.
— Это вы о том, как в 2008 году заживо могли сгореть, когда вашу дачу на Валдае подожгли бутылками с зажигательной смесью?
— Не только! И на съемках эпопеи «Освобождение» запросто мог погибнуть. Во время второго дубля, когда я пробегал под артиллерийским орудием, произошел самострел.
Если бы дуло пушки было хоть на метр ближе, я бы сейчас с вами не разговаривал. Я упал, потерял сознание. Повезли в больницу. Потом я на одно ухо частично оглох – оказалось, разбило барабанную перепонку…
И 26 июля 1969 года в Приэльбрусье на съемках фильма Говорухина «Белый взрыв» мы с Люсей Гурченко уже сидели в вертолете – должны были лететь на одну из горных вершин.
Но решили, что сначала полетят Говорухин с оператором Васей Кирбижековым, инструктором и двумя ассистентами. Они полетели, и попали в серьезную аварию.
Вертолет задел хвостом каменную морену — отлетели хвост, лопасти. Как он не взорвался, — это чудо! Все они, конечно, получили переломы, сильно побились, но остались живы.
С тех пор Говорухин каждый год 26 июля праздновал свой «второй день рожденья». Так что мы с Люсей запросто могли оказаться на их месте.
— Действительно, счастливчик! — А если я вам скажу, что меня фашисты на руках нянчили, это как? Правда, я в бессознательном состоянии был – мне было два месяца от роду.
С мамой.
— Расскажите. — 21 июня 1941 года папа посадил нас с мамой в поезд и отправил к себе на родину, в деревню под Вязьму — свежим воздухом дышать, молоко парное пить. И тут – война.
Маме бы сразу – в поезд и назад. Но через неделю уже поезда на Вязьму не ходили, а в нашу деревню пришли немцы.
По рассказам мамы, в наш дом зашли четверо технарей-ремонтников, уже в возрасте за сорок, дом им понравился. Завоеватели пришли!
Сначала всех гусей порезали, а кур не трогали – куры яйца несли. Не били – и на этом спасибо! Сами заняли дом, а всех нас выгнали в сарайку жить.
Баба Таня с мамой сделали из бочки маленькую буржуйку, и мы в сарайке жили втроем. Я этого не помню, естественно, но мне рассказывали, что меня они брали на руки и нянчили.
Мама моя — женщина отчаянная: весной 1942-го решила пробираться в Москву. С оккупированной-то территории, с младенцем… Шла через партизанские отряды, через линию фронта.
Только в 1943 году мы добрались до Дубны, где жили наши родственники. Потом оказались в Рязаново – это рядом с Щербинкой, под Подольском.
Но в Москву ее не пускали, несмотря на то, что у нее была справка от командира партизанского отряда. Там было написано, что она в такой-то срок находилась в партизанском отряде. «А до этого где вы были? Будем проверять».
— Сурово! — Оч-чень строго было! Москва наглухо закрыта была. В Москву мы попали только в конце 44-го года, зимой. Отец на санках нас с мамой вез до станции Силикатная…
Приехали в свою родную комнату в коммунальной квартире в Сивцевом Вражке, а там колотун страшный – не топили же. Только одна буржуйка топилась — у тети Груши и все ночевали у нее чуть ли не вповалку.
В детстве.
10 ОДНОКЛАССНИКОВ ПРОШЛИ ЧЕРЕЗ ТЮРЬМЫ
— Вы же — «арбатский», а послевоенный Арбат – мне это Игорь Кваша рассказывал – считался чуть ли не самым приблатненным местом в Москве. С яркой уголовной романтикой, суровыми законами двора…
— Я запомнил другое: в наш двор вернулись фронтовики – еще мальчишки совсем, им было чуть за 20.
На парад или праздник они еще ордена надевали, а в другие дни во двор выходили и в «расшибец» играли друг с другом на деньги. (Хохочет.) Еще — дети! Повоевали, а в игры не наигрались – не успели.
Одно из самых ярких моих детских воспоминаний, как в апреле 1945-го с фронта приехал дядя Андрюша и повел меня в Парк Горького.
Там на набережной вдоль реки почти до Нескучного сада стояла немецкая трофейная техника — «Тигры», «Пантеры», мотоциклеты с пулеметами, БТРы, и вся детвора лазила там. Счастье детское – такие большие игрушки. Удовольствие было – во!
— Вы как-то о себе сказали: конечно, я был ещё тот шалопай. Были шпаной? — Шпаной – нет. Шпаной – это значит, кого-то обижать.
Настоящая арбатская шпана в те годы обитала ближе к «родине» Николая Афанасьевича Крючкова — в Проточном переулке.
Вот там действительно суровые парни были. Приходили к нам драться двор на двор, но потом выпивали все вместе.
Драться «до первой кровянки», «лежачего не бить» – эти правила железно соблюдались! Конечно, я не был пай-мальчиком.
Мы и стекла били, и с фонарем под глазом я частенько домой приходил. Но это когда уже стал постарше. От мамы мне частенько доставалось за мои проделки.
— Обычно актеры из послевоенного поколения, рассказывая о своем детстве, говорили, что у них было два пути: в тюрьму или в театральную студию. У вас была такая дилемма?
— Конечно! Из моих 35 одноклассников человек 10 прошли через тюрьмы. А я уже с 13 лет занимался в московском городском Доме пионеров в драмкружке.
Одной из первых пьес, в которой я выходил на сцену, была сказка «По щучьему велению». Я играл царя, а Емелю – Леня Нечаев, будущий режиссер, снявший прекрасные фильмы-сказки «Приключения Буратино», «Про Красную Шапочку»…
Сергей Никоненко в молодости.
— Сейчас с кем-нибудь из друзей детства общаетесь? — Десять лет назад готовили передачу обо мне, и я нашел телефон Шурки Пасынского. У него была кликуха – Паса, у меня – Никон.
Шурка – круглый отличник был, умница. Сейчас — академик или профессор химии, преподает в МГУ, недавно книгу стихов издал. А вот я в школе не отличался хорошей успеваемостью.
Чтобы закончить десять классов, мне даже пришлось идти в школу рабочей молодежи и устраиваться на работу – сначала кондуктором на автобусе, затем почтальоном.
— К этому периоду относится полукриминальная история, как вы подделывали контрамарки?
— Какой же это криминал? Это, я считаю, даже святое дело! Очень хотелось спектакль посмотреть, а денег на билет не было. Однажды на полу в театре Маяковского я нашел пропуск на два лица, который кто-то обронил.
Там стояла дата, место и – подпись. Я понял: научись я так писать, смогу ходить в театр каждый день. Мне тогда было лет 14. Ну и решился!
Дома вырезал точно такой же кусок ватмана, нашел тонкое раздваивающееся перо, точно такие же синие чернила и научился один в один копировать почерк, как потом выяснилось, администратора театра.
Билетеры не глядя пропускали — настолько «липа» у меня получалась точная. А потом я совсем «обнаглел»: друзей, знакомых стал водить. Иногда со мной чуть ли не десять человек проходили.
Я был в этом смысле «больной» ребенок. Обожал театр! Видел некоторые постановки не по одному, а по 20 (!) раз.
Особенно любил ходить на спектакли «Гостиница «Астория», «Гамлет»… Шикарные романтические костюмы, мощнейшие декорации. Потрясающе!
Первая роль — в фильме «Жизнь сначала», 1961 год
Сергей Никоненко
ЛЕКАРСТВО ОТ «ЗВЕЗДНОЙ БОЛЕЗНИ»
— Ваши педагоги во ВГИКе Сергей Герасимов и Тамара Макарова свой послевоенный курс называли «молодогвардейцами», следующий — «Рыбников — Ларионова», затем — «Гурченко-Кириенко».
А ваш (несмотря на то, что там учились Жариков, Польских, Болотова, Прохоренко, Лужина) они называли — «Губенко — Никоненко». Вы с Николаем Губенко были их любимчиками?
— Вы спросите любого ученика Герасимова, спросите Ларису Лужину. Она вам скажет: «Герасимов меня любил больше всех!» Сергей Аполлинарьевич, как великий педагог и психолог, умел это ощущение внушить — каждый считал себя его любимчиком.
— Говорят, один из его уроков был «урок скромности» – Герасимов учил как не зазвездиться.
— Он не то чтобы учил. Если кто-то на курсе только начинал вести себя как-то неправильно, он иронизировал над этим так, что тем стыдно было.
«Смотрите не тресните от собственной значимости!» То есть Герасимов сразу ставил «звезду» на место.
С юной Леной Прокловой в фильме «Звонят, откройте дверь!», 1965 год
— У вас в кино более 200 ролей. Есть среди них самые дорогие?
— В 1967 году Сергей Аполлинарьевич снял меня в одной из главных ролей в своем фильме «Журналист». Картина получилась очень мощная, главный приз завоевала на фестивале.
Вот там я почувствовал, что, как актер, что-то уже умею. Очень для меня важны работы в фильмах «Красная площадь», «Парад планет», «Шестой», «Зимний вечер в Гаграх», «Завтра была война».
А как режиссер я очень люблю свою картину «А поутру они проснулись» по рассказам Шукшина, снятую в начале 2000-х. Я очень хотел это сделать, ведь благодаря Василию Макаровичу я стал режиссером.
– Люблю ваши роли в более поздних картинах – «Классик» и «Китайский сервиз».
– А там все на редкость удачно сложилось – и драматургия, и режиссура, и актерский ансамбль. Самое смешное, что в «Китайском сервизе» все на экране играют в покер, но до съемок никто, включая режиссера, не знал толком что это такое.
А я был заядлый покерист, и мне пришлось объяснять им правила игры и всякие нюансы. Раньше-то я был большой любитель карт. Играл во все! И бывало, выигрывал крупно.
Помню, у кинохудожника Феликса Ростоцкого я в покер выиграл довольно приличные деньги — по тем временам на них машину можно было купить.
Но долг простил ему, сказал: «Накрой стол в «Метрополе», и разойдемся». Ох, как он обрадовался! Но именно с тех пор, с 1973 года, я в азартные игры не играю – «завязал».
— Почему? — Игорный азарт напугал. Я понял, что этот пакостный адреналин может быть посильнее любого наркотика.
Кадр из фильма «Китайский сервиз»
